Ликвидатор аварии на Чернобыльской АЭС: «Нас называли биороботами!»

26 апреля 1986 года произошла одна из самых страшных техногенных катастроф в истории — авария на Чернобыльской АЭС. Ночью в 4-м энергоблоке произошёл взрыв, который полностью разрушил реактор. Здание энергоблока обрушилось, в атмосферу выбросило чудовищное количество радиоактивных веществ. Усиливал катастрофу пожар, который грозил повторным взрывом.

Судьба человечества висела на волоске. Последствия катастрофы нужно было срочно ликвидировать, в противном случае это бы обернулось ещё более страшной трагедией.

«Дома меня не поняли»

Сергею Красильнику было 24 года, когда произошла авария на Чернобыльской электростанции. В то время он работал литейщиком на Харьковском тракторном заводе.

— Об аварии оповестили на всю страну только 4 мая. Узнав об этом, я решил, что буду участвовать в ликвидации последствий, — рассказывает Сергей Николаевич. — Пошёл в военкомат, где мне сказали: «Давай военный билет  и будешь в Чернобыле». Дома меня не поняли. Жена ругалась: «Ладно, едут те, кого призвали. Ты-то чего туда прёшься?» Но стоять в стороне от беды я просто не мог. 11 июня с военного аэродрома на самолёте полетели в Киевскую область. Я попал уже в так называемый второй поток ликвидаторов, в котором было около тысячи человек.

Первые три дня ликвидаторы проходили инструктаж по безопасности в заражённой зоне. Им рассказывали, что делать, как себя вести, чтобы нанести как можно меньший вред здоровью. Хотя понятно, что в Чернобыле безопасность была понятием условным.

— Ликвидаторов, набравших 25 рентген, отправляли домой. Почему именно такая цифра? Это считалось безопасной разовой дозой облучения — якобы те, кто работает с атомом или в рентгенкабинете получают эту дозу за свой трудовой стаж, — говорит Сергей Красильник. — Но одно дело, получить такую дозу за 25 лет работы, и совсем другое — за короткий период времени. Я пробыл там 61 день — по 11 августа.

Сергей Красильник. Фото из архива Сергея Красильника

«На крыше можно было находиться минуту максимум»

Сергею с сослуживцами предстояло работать на крыше 3-го энергоблока, который находился рядом с четвёртым взорвавшимся. После взрыва радиоактивные обломки реактора, заражённые пыль и мусор, оказались на крыше соседних энергоблоков и имели непомерное излучение. Их нужно было убрать, чтобы снизить радиационный фон.

Сначала крыши расчищали при помощи роботов с бульдозерными отвалами, которые управлялись дистанционно. Но уровень радиации был таков, что у этих умных машин за 2 — 3 дня ломались микросхемы и техника выходила из строя. Тогда на крышу отправили ликвидаторов.

— Иностранцы называли нас биороботами. Перед нами стояла задача по обеззараживанию всей кровли — снималось всё до песка. К энергоблоку подгоняли вагоны, куда мы с крыши должны были сбрасывать мусор, — рассказывает Сергей Николаевич. — Но радиация была такой, что находиться на крыше можно было минуту максимум. Кинул 1 - 2 лопаты — и больше нельзя. В энергоблоке было 8 этажей. По ступенькам этого здания стояли солдаты и ждали своей очереди, поднимаясь всё выше и выше по лестнице до выхода на саму кровлю.

На крышу ликвидаторы выходили в одежде со свинцовыми пластинами, которые были призваны снижать воздействие радиации. Но они не особо помогали — скорее наоборот.

— Кто отбрасывал мусор, снимали с себя свинцовую одежду, после чего её надевали следующие «биороботы» без всякого обеззараживания. И так все 8 этажей, — вспоминает Сергей Красильник.

— Так что люди хватали радиацию ещё и костюма. За время нахождения в Чернобыле я поднимался на крышу четыре раза. У меня были 18 выездов не только на станцию, но и на ПуСО — пункт санитарной обработки, где специальным составом обеззараживали машины, выезжающие со станции.

Техника должна была выезжать за пределы станции минимально заражённой. Поэтому её обрабатывали по очереди на трёх ПуСО. Если она оказывалась настолько облучённой, что даже третья обработка не помогала, машины закапывали в землю.

— Недалеко от станции был могильник — котлован размером, наверное, с полгорода и глубиной как минимум 30 метров, — говорит ликвидатор. — Там закопали тысячи машин. Возили туда и бетон, лес, металл, вертолёты. Всё это укладывали в котлован, засыпали землёй, затем опять укладывали слой техники и накрывали землёй — и так далее. Чтобы уменьшить объём этого мусора, его давили танками.

«Были даже те, кто графит из реактора тащил»

Радиацию сравнивают с незримым врагом: его и не видно, но он стреляет на поражение и убивает. Хоть ликвидаторов и инструктировали по технике безопасности, соблюдать её порой было невозможно.

— Например, нам запрещали сидеть на траве. Но тем не менее жили мы в палатках. Столовой и столов у нас не было — когда приезжала кухня, мы ели с колен, — говорит Сергей Николаевич. — Радиоразведка была поверхностная — дозиметристы побаивались ходить туда, где радиация зашкаливала. А многие ребята и не понимали опасность облучения. Например, нам запрещали брать что-либо со станции, но некоторые ликвидаторы брали себе на память то, что бросили в корпусах работники станции: ручки, кружки. Были даже те, кто графит из реактора тащил.

Чернобыльские сувениры они прятали в палатках, и они ужасно фонили, дополнительно облучая людей. Из средств защиты у нас был только простейший респиратор «Лепесток». Радиоактивную пыль он полностью не задерживал, так что вскоре началось першение в горле, кашель.

По словам Сергея Красильника, за работу платили среднюю зарплату с места работы. О льготах, доплатах тогда даже речи вообще не шло. А по возвращении из Чернобыля у ликвидаторов начались проблемы со здоровьем: кровотечение из носа и горла, язвы. Люди не вылезали из больниц.

— Я дважды терял сознание прямо на конвейере в цеху у себя на заводе. Один раз упал в миксер. К счастью, он был неработающий, иначе бы я погиб на месте, — говорит Сергей Николаевич. — Мне ещё и занизили количество радиации, которую я получил. Например, однажды мы поднимали робота на крышу энергоблока. На это ушло 4 часа, а записали полчаса. Выезды тоже урезали — записали только 4 — 5 последних. Тогда правительство многое утаивало о катастрофе в Чернобыле. Только когда стало понятно, что люди умирают сотнями, зашла речь о социальных гарантиях. В 1987 — 1989 году мы стали поднимать вопрос о доплатах. Пришлось 6 дней голодать, чтобы нас наконец услышали.

Свои впечатления о Чернобыле Сергей описал в своих стихах. В 2012 году вышел его поэтический сборник «О чёрной боли», куда вошли стихи о чернобыльской катастрофе.